На сайте СПб СТРАТЕГИИ появилась статья А.Сунгурова "Понятие Хронотопа и его возможности для анализа политических структур и процессов"
Александр Сунгуров
Понятие Хронотопа и его возможности для анализа политических структур и процессов
(В сокращенном виде – будет опубликована в журнале «Полис», 2003, 6)
Анализируя особенности демократического транзита в различных регионах России мы с неизбежностью приходим к выводу о его различной скорости, о существовании разнообразных национально культурных особенностей этого процесса [см. Гельман и др. (ред.) 2000]. Хотя в последнее время появляется критика самого понятия демократического транзита [см., напр. Капустин 2001], все же нам кажется, что это представление еще не исчерпало своего эвристического значения [см. напр., Мельвиль, 1998]. На наш взгляд, процесс перехода от авторитарных или тоталитарных режимов к демократическому, который можно понимать как процесс раскрепощения личности, процесс роста возможности влияния заинтересованного индивидуума на процесс принятия политических решений, является важной составляющей процесса перехода биосферы в ноосферу по Вернадскому [Вернадский, 1988; Сунгуров, 1996].
Процесс демократического транзита разворачивается, однако, не в безвоздушном пространстве, а среди конкретных людей, в конкретных регионах, обладающих своей национально-культурной спецификой [Бутенко 2000; Рытлевский 1994]. Одним из возможных путей учета этой специфики являются категории пространства и времени, которые сами обладают существенными особенностями как для биологических систем, так, тем более, для описания общественных процессов. Отметим в этой связи представления В.Вернадского о том, что пространство биосферы является не Эвклидовым, а одним из Римановых пространств, и что разумно также говорить о нескольких измерениях времени [Вернадский, 1977].
Геополитические истоки
При рассмотрении специфики политических процессов, происходящих в конкретных регионах, логично было бы использовать результаты геополитики, научного направления, в самой основе которого заложен анализ влияния географической ситуации на развитие политических процессов. Несмотря на уже полуторовековое существование геополитики, ее представления остаются вне поля многих современных аналитиков, изучающих процессы демократического транзита. Это связано, по-видимому, с тем, что взгляды нацистских вождей третьего рейха во многом впитали в себя концептуальные утверждения немецкой геополитической школы 1920 – 1930-х годов. Однако игнорировать по этой причине целое научное направление было бы также странным, как отказываться слушать музыку Рихарда Вагнера по причине любви к этому композитору Адольфа Гитлера.
Вместе с тем, как отмечает в своем недавнем обзоре развития геополитики московский исследователь Д.Замятин, способ геополитической рефлексии существенно отличен от принятого в науке: метафоры не терминологизируются, но преобразуются в специфические пространственные образы, конструируя которые геополитика опирается на традиционную географическую карту. Строго говоря, геополитика не является ни наукой в собственном смысле, ни политикой – несмотря на четко заявленную целенаправленность геополитической деятельности. Она представляется в методологическом смысле “когнитивным монстром”, который, однако, порой необходим и желателен, поскольку он унифицирует целенаправленную когнитивную деятельность, свертывая ее в пространственные образы [Замятин 2001]
В рамках геополитики на традиционное физико-географическое пространство накладываются многочисленные “слои” его образов, особых по происхождению, структурам, способам функционирования и специализации. Такие образы сосуществуют и совмещаются в традиционном пространстве. Таким образом, представления геополитики позволяют учесть не только объективные особенности тех или иных регионов или местностей, но и специфические особенности их отражения в человеческом сознании. В частности, на уровнях страны региона, небольшой местности могут происходить совершенно несхожие образные взаимодействия и трансформации, ведущие к появлению и доминированию принципиально разных образов географического пространства [Замятин 2002].
Д.Замятин выделяет следующие методологические основания геополитики:
1. Географическое пространство само по себе способно быть активным элементом политической системы, важным фактором политического развития
2. Геополитика в своем концептуальном развитии опирается прежде всего на классическую географическую карту в том виде, в каком она сложилась в Европе Нового Времени.
3. Геополитика есть проектная деятельность и моделирование простых по структуре географических образов, которые обычно служат базой для научной, политической, государственной и общественной деятельности.
Хронополитическое измерение и ритмы.
В последнее время в рамках политологии все чаще говорят о необходимости учета «хронополитического измерения» при анализе тех или иных политических и исторических процессов. Так, М.Ильин еще в 1993 г. писал: «Политика существует только во времени и никак иначе. Однако само время многолико. У него одна логика, когда мы следим за ходом дебатов и бегом секундной стрелки, другая — когда вспоминаем и осмысливаем поворотные моменты и векторы политических изменений, третья — когда приходится оценивать уровни сложности политических систем и институтов, мысленно обобщая накопленный потенциал и воссоздавая пути их развития» [Ильин 1993].
Здесь делается акцент на размерность тех или иных процессов. С другой стороны, говоря о свойствах времени, необходимо помнить, что понятие «время» используют обычно в двух смыслах. Во-первых, под временем понимают период между какими-либо событиями, интервал «временного» расстояния между ними. Во-вторых, это понятие, близкое к «длительности», используют для описания каких то процессов в системе или развитии системы в целом, и именно в этом смысле говорят о времени геологическом, историческом, биологическом и т.д. В рамках этого подхода используется также выражение «Время жизни», как характеристика цикла развития и (или) существования некоего явления или объекта. Например, время жизни радиоактивного изотопа или стабильного атома (в физике), время жизни клетки или человеческой особи (в биология), время жизни цивилизации (в истории, см. представления Л.Гумилева и Тойнби). Если же процесс ритмический, то тогда используют и термин «время цикла», как характеристику ритмического процесса. Собственно говоря, термин «время жизни» используют в отношении повторяющихся процессов или явления, которые можно рассматривать как некие циклы в большей по размеру системе, например, жизнь одного человека с позиции развития человеческой популяции есть только один цикл в чередовании поколений.
Ритмические процессы играют особую роль в функционировании любых сложных систем, процесс синхронизации различных ритмов является одним из важнейших способов саморегуляции таких систем. Наиболее известны и изучены биологические ритмы живых организмов [см., напр. Бродский, Нечаева 1998; Михайловский 1989], а сбои биоритмов, например, в результате трансмеридиональных перелетов, могут привести к десинхронозу, патологическому состоянию, способствующему развитию различных болезней. И наоборот, четкость и согласованность различных ритмов организма причинно связана с его стабильностью или – выздоровлением после тяжелой болезни [Моисеева, Сысуев 1981]. Как пишет в своей работе «Социология социальных изменений» П.Штомпка [Штомпка 1996, 79]: «синхронизация активностей является первым универсальным требованием социальной жизни».
Если обратиться к политической системе, то можно выделить два типа ритмов, а именно – электоральный цикл и цикл подготовки бюджета. Эти два основных ритма относятся к двум смыслам, выражаемых в русском языке одним словом «Политика» - во-первых, борьбе за завоевание и удержание власти (politics) и, во-вторых, процессу обсуждения, принятия и реализации властных решений, направленных на решение конкретных проблем сообщества (policy).
Анализ стабильности этих ритмов может дать интересный материал для понимания, например, процесса демократической стабилизации в постперестроечной России. В течение большей части 90-х годов ритм принятия бюджетов различного уровня был сбит – в связи с задержкой утверждения федерального бюджеты регионов и городов утверждались иногда уже в середине календарного года. И лишь принятие Бюджетного кодекса привело к постепенной синхронизации бюджетного цикла на всех уровнях политической системы.
В то же время ритм второго циклического процесса – электорального – остается по прежнему сбитым и нестабильным. Даты выборов как глав исполнительной власти, так и представительных ассамблей переносятся исходя из коньюктурных соображений, из наибольшего удобства для действующей власти. Достигая сиюминутных выгод, такие решения препятствуют синхронизации и гармонизации политической системы в целом, что бесспорно задерживает достижение демократической консолидации.
Ярким примером альтернативной ситуации являются Соединенные Штаты Америки, где точная дата выбора президента – «первый вторник после первого понедельника ноября високосного года» закреплена в конституции страны, и электоральный ритм главных выборов (к которому были затем приурочены и другие выборы) не изменялся уже более двух столетий.
И здесь мы снова выходим на важность масштаба событий, что подчеркивает М.Ильин [Ильин 1997а]«Изменение хронополитического масштаба требует расширения угла обзора». Рассматривая например процессы политических трансформаций, мы отмечаем наряду с явными изменениями многих свойств политической системы, также и определенную ритмичность процесса: за революционной волной как правило следует «консервативный откат», «каждая революция имеет свой термидор», а затем новая, уже более умеренная волна преобразований. И здесь можно, с одной стороны, говорить и характеристиках ритма изменений, а, с другой, о «времени жизни» тех или иных стадий процесса, или всего процесса в целом. Количественная оценка этих параметров могла быть дать возможность для прогнозирования параметров социальных изменений.
Историческое время и современность
Продолжая увеличивать хронополитический масштаб, мы постепенно приходим к понятию «историческое время». В нашей предыдущей работе, посвященной попытке понимания причин различного отношения населения разных стран к событиям вокруг Косово, была предложена модель снижения значения понятия суверенитете нации и роста – понятия прав человека по мере перехода от времени «модерна», индустриальной цивилизации, к времени постмодерна, к постиндустриальной цивилизации [Сунгуров 2000]. На наш взгляд, само отношение к понятию прав человека может служить критерием, маркером фазы исторического времени данного сообщества.
В условиях же политической трансформации, например, демократического транзита, можно говорить об отличиях исторического времени как между регионами, так и между отдельными этническими или социальными группами внутри одних и тех же регионов. Так, например, специалисты – компьютерщики работают и живут уже фактически в условиях пост-индустриального времени, иная ситуация для бизнесменов или рабочих конвейерных производств, либо у людей, «живущих с приусадебного участка». Использование системы Интернет может являться одним из критериев «собственного исторического времени» тех или иных групп населения. Хорошим примером может являться ситуация с недавно оправданным экологом А.Никитиным, которого российские спецслужбы в течение четырех лет обвиняли в передаче норвежской экологической организации «Белуна» секретных сведений о маршрутах российских ядерных подводных лодок [Артемова 1998] (Примечание 1). Вскоре после возбуждения уголовного дела представители «Белуны» решили привезти в Россию копии доклада о потенциальной опасности Северу от отходов советских ядерных подвижных лодок [Нилсен и др., 1996]. На границе весь тираж был конфискован российской таможней. Однако наши спецслужбы не рассчитали, что копию доклада можно разместить в Интернете, что и сделали норвежские экологи.
Действующие лица из этой ситуации живут действительно в различном историческом времени - для представителей российских спецслужб суверенитет государства, сохранение государственной тайны превыше всего, в том числе и права жителей северных регионов России и Скандинавии быть в безопасности от возможного распространения ядерных отходов. Они живут в историческом времени индустриального общества, и сама возможность «обхода» пограничной заставы с помощью «Интернета» не принимается ими во внимание. Экологи же из «Белуны», а также сам А.Никитин принадлежат уже скорее к пост-индустриальному историческому времени и для них, соответственно, приоритетом являются права человека, в том числе и право на экологическую безопасность (Примечание 2).
Как мы уже отмечали, реальные политические процессы происходят одновременно и во времени и в пространстве, что свидетельствует о важности синтеза обоих упомянутых выше подходов. Это понимают и сами исследователи, использующие геополитические и хронополитические подходы. Так. М.Ильин в заголовке своей статьи уже использует термин «геохронополитика» [См., например, Ильин 1997б]. В свою очередь, развитие геополитики естественным образом идет по пути учета временной динамики геополитических образов. Как пишет в своем обзоре развития геополитики Д.Замятин: «Все новые формы политической организации обычно предлагали и новые пространственно-временные размерности, геополитически консолидировавшие окружающий мир и создававшие соответствующие геополитические представления» [Замятин 2001].
Понятие хронотопа
Если следовать этой тенденции синтеза гео- (пространственных) и хроно-политологических представлений, то представляется логичным обратиться к существующему уже почти столетие понятию «хронотопа». «Хронотоп» как единство конкретного пространство и времени был введен в начале ХХ века российским физиологом и мыслителем А.А.Ухтомским [Хализев 1998]: «Хронотоп, соединяя в себе три цвета времени (прошлое, настоящее, будущее), представляет собой элементарную и виртуальную единицу вечности» [Цит. по Зинченко]. Это понятие развил затем М.М.Бахтин и оно прочно вошло в современное искусствознание, литературоведение - В. Н. Топоров, Ю. М. Лотман, Вяч. Вс. Иванов, С. С. Аверинцев. Понятие Хронотопа позволяет анализировать события с учетом взаимного влияния времени и пространства конкретных событий, всегда происходящих во времени и пространстве.
Обращение к работам М.Бахтина и некоторых других литературоведов может быть весьма полезно, так как в этих работах дается анализ романов, которые сами являются отражениями реальных процессов в человеческом обществе, своеобразной моделью этих процессов. Поэтому многие методические приемы, разработанные для анализы литературных произведений, могут оказать полезными и при анализе реальных общественных процессов.
Так, М.Бахтин пишет: «Хронотоп определяет художественное единство литературного произведения в его отношении к реальной действительности. Поэтому хронотоп в произведении всегда включает в себя ценностный момент, который может быть выделен из целого художественного хронотопа только в абстрактном анализе. Все временно-пространственные определения в искусстве и литературе неотделимы друг от друга и всегда эмоционально-ценностно окрашены. Абстрактное мышление может, конечно, мыслить время и пространство в их раздельности и отвлекаться от их эмоционально-ценностного момента. Но живое художественное созерцание (оно, разумеется, также полно мысли, но не абстрактной) ничего не разделяет и ни от чего не отвлекается. Оно схватывает хронотоп во всей его целостности и полноте. Искусство и литература пронизаны хронотопическими ценностями разных степеней и объемов. Каждый мотив, каждый выделимый момент художественного произведения является такой ценностью» [Бахтин]. И далее автор выделяет такие хронотопы, как хронотоп дороги, хронотоп замка, хронотоп гостиной – салона, хронотоп провинциального городка и т.д.
Уже совсем недавно наш современник М.Эпштейн, рассматривая введенное М.Бахтиным понятие хронотопа, как время – пространство в их единстве с приоритетом времени, предложил ввести и «топохрон», в котором бы был реализован приоритет пространства. топохрон - пространственно-временной континуум, культурно-историческая среда, в которой пространству принадлежит более важная роль, чем времени.
Пытаясь применить бахтинское понятие "Хронотоп" к российско-советской цивилизации, М.Эпштейн обнаружил следующую закономерность: хронос в ней вытесняется и поглощается топосом. Хронос стремится к нулю, к внезапности чуда, к мгновенности революционного или эсхатологического преображения... А топос, соответственно, стремится к бесконечности, к охвату огромной страны, континента, а далее и всего мира. здесь переворачивается в топохрон, время опространствлено.
Время в России вытесняется пространством - физическим и метафизическим. Таков архимедов закон погружения большого географического тела в историческую среду, таково свойство топохронов и топохронной цивилизации. Чем обширнее становилась Россия, тем медленнее текло в ней историческое время - и, наоборот, сокращаясь в пространстве, она убыстрялась во времени... С отдачей Восточной Европы и республик, сбросив тучное пространство СССР и социалистического лагеря, Россия превратилась в самую динамичную (хотя и потенциально кризисную) часть мира [Проективный лексикон].
Хронотоп пограничья
Многие закономерности общественных процессов в историческом измерении особенно рельефно проявляются на так называемых «граничных» ситуациях, где обостряются тенденции, существующие в менее выраженной форме и в остальных частях культурно-исторического пространства. Тенденция изменения собственного времени для граничных ситуаций в неживых системах была сформулирована еще в середине 30-х годов замечательным российским ученым и мыслителем Отцом Павлом Флоренским. В одном из своих последних писем из Соловецкого лагеря особого назначения своему сыну он писал: «Все процессы происходят на поверхностях. На границах между внутри и вне…Углубляясь внутрь тела мы тем самым создаем новую поверхность раздела, и ее именно, а не внутреннее содержание тела зондируем и испытываем…Поскольку пространство не существует без времени, постольку же кривизна поверхности не есть абстрактная кривизна геометрии, а кривизна по всем координатам, т.е. и по времени. Ход времени на поверхностях различной кривизны различен.» [Флоренский 1936].
Эти взгляды российского мыслителя, рожденные, или по крайней мере, зафиксированные на острове, который в мифологии часто трактовался как граница между жизнью и смертью (а для десятков тысяч жертв Соловецкого лагеря особого назначения – и стал такой реальной границей), могут, на наш взгляд, быть полезными при понимании особенностей политических процессов в тех или иных регионах. Как показала история последних лет, такими граничными ситуациями на политической карте мира часто являются территории, в которых миграционные процессы привели к существенным изменениям этнического состава населения, однако сохранившие для предшествующего этноса свое историческое и культурное значение как «исторических корней». В итоге получается своеобразный «остров на суше», при этом сама территория является не только местом обитания современного населения, но и символом самоидентификации для соседнего этноса. В ярком виде это проявилось на примере упоминавшегося Косово, территория которого, вместе с православными монастырями и памятниками истории и доблести является чрезвычайно значимой для сербов. Достаточно близкая ситуация, на наш взгляд, и с Нагорным Карабахом, который являлся историческим центром Азербайджанской культуры и государственности, и конфликт вокруг которого стал первым шагом на пути к распаду Советского Союза.
Особая роль граничных территорий является также одним из положений современной геополитики. Так, ее важной частью являются представления о историко-географические образы (ИГО), и. в частности, представление ИГО границ, специфика их формирования и развития. В структурном отношении такие ИГО представляют собой особое пространство-время, в котором временные и пространственные параметры прочно слиты в соответствующих знаках, символах или образах. С точки зрения общей классификации географических пространств можно говорить о целом классе пограничных пространств, или пространств-границ [Замятин 2001].
Среди граничных территорий можно выделить такой их особый класс, как анклавы - территория государства, полностью окруженная сухопутной территорией другого государства, или часть территории государства, полностью окруженная сухопутной территорией одного или нескольких других государств. Отметим здесь работы калининградского исследователя Е.Ю.Винокурова, поставившего своей целью приближение к теории таких анклавов [Винокуров 2002а, 2002б]. В России ярким примером такого анклава или, более строго – полуанклава – является Калининградская область (эта территория отделена от России, однако имеет выход к морю).
Хронотоп Калининградской области
Как известно, само появление Калининградской области стало результатом и символом Ялтинского миропорядка. Не случайно мы наблюдали обострение геополитической ситуации вокруг этого анклава (проблема визового режима) при распаде Ялтинского миропорядка в конце XX века. Ситуация обостряется вхождением новых балтийских государств в Европейский Союз и НАТО, что делает уже невозможным безвизовые поездки жителей области в Польшу и Литву.
С другой стороны, теперь уже все три страны Балтии, как часть Европейского Союза, могут рассматриваться как территория на грани анклава – их территория соединяется с остальной территорией ЕС только узкой полоской границы Польши и Литвы. В этой ситуации позиция одностороннего давления по-видимому заранее обречена на неудачу, и наоборот, поиск и нахождение новых нетривиальных решений мог бы стать важным шагом не только для решения проблемы анклава, но и на пути построения нового миропорядка XXI века.
При анализе процессов в Калининградской области с использованием концепции хронотопа стоит вспомнить, что при анализе литературных произведений М.Бахтин особо выделял «хронотоп замка»: «Замок насыщен временем, временем исторического прошлого. Замок — место жизни властелинов феодальной эпохи, в нем отложились в зримой форме следы веков и поколений в различных частях его строения, в обстановке, в оружии, в галерее портретов предков, в фамильных архивах, в специфических человеческих отношениях династического преемства, передачи наследственных прав. Наконец, легенды и предания оживляют воспоминаниями прошедших событий все уголки замка и его окрестностей» [Бахтин]. Как известно, руины королевского замка, которые уцелели во время ковровых бомбежек английской авиации в 1945 году, были взорваны уже в конце 60-годов, несмотря на всемирное значение этого памятника. На месте замка предполагалось построить массивное здание Дома Советов. В отличие от Московского Дома Советов стены здания были таки построены, но затем началась перестройка, затем пост-перестройка, и в итоге в центре города и сейчас стоит это громадное недостроенное здание с пустыми проемами для окон. В этой истории есть что-то символическое
Обратимся теперь к населению Калининградской области, основу которого составляют переселенцы первой волны (45-48 гг.) и их потомки. Эти переселенцы, приехавшие из других регионов Советского Союза, и обладало совсем иной политической и просто культурой, чем жившие здесь ранее люди. С другой стороны, их культура, по определению, была очень близка к культуре остальной части СССР. Однако с первых дней жизни на новом безлюдном месте новые жители сталкивались с совершенно новым миром вещей, которые свидетельствовали о совсем иной культуре жизни и работы [Кретинин 2002]. И постепенно эта материальная культура оказывала свое воздействие на переселенцев, впитывавших ее и проникающихся ею (хотя бы отчасти).
Здесь, на наш взгляд, возможна аналогия с феноменом, описанным Р.Брэдбери в «Марсианских хрониках», когда земные переселенцы на Марс, и уже не застав там представителей вымершей в результате эпидемии местной цивилизации, но обитая в их культурном ландшафте, постепенно стали воспринимать и культуру жителей этой планеты.
В целом можно сказать, что началом политических реформ и с возвращением России в лоно реального времени скорость продвижения в рамках демократического перехода в Калининградской области превышало скорость аналогичных процессов в большинство других регионов России. Так, например, можно говорить о достаточно развитой партийной системе в области, чему способствовала, на наш взгляд, смешанная система выборов в областную Думу – часть депутатов избирается по спискам партий и движений. С другой стороны, само наличие смешанной системы выборов региональных депутатов свидетельствует, на наш взгляд, об определенном этапе развития политического режима – аналогичная система постоянно действует еще только в нескольких субъектах РФ, например, в Красноярском крае и в Свердловской области.
Другим примером цивилизованного развития региональной политической системы является уже двукратная передача высшей исполнительной власти, причем в обоих случаях это происходило в результате легитимного избирательного процесса. Важным показателем является также тот факт, что один из бывших губернаторов области, Ю.Маточкин успешно продолжает свою политическую деятельность, являясь председателем важной комиссии в областной Думе.
В области существует развитые структуры гражданского общества, успешно действуют различные виды неправительственных организаций. Важно также, что в отличие от большинства других регионов России эти организации достаточно толерантны друг к другу и способны образовывать устойчивые коалиции. Так, насколько нам известно, только в Калининградской области существуют правозащитные организации практически во всех районах области. На уровне региона районные и иные правозащитные организации смогли объединиться и создать Ассоциацию неправительственных организаций Калининградской области, что также является очень редким примеров для регионов России [Бестужев 2003].
Важно при этом, что в области успешно действуют и различные формы межсекторного социального партнерства. Примером такого сотрудничества лидеров неправительственных организаций и депутатов областной думы стало принятие пока единственного в Российской Федерации в целом и в ее субъектах в частности закона «Об обеспечении доступа граждан к правительственной информации».
Характерным примером относительно успешного развития демократической реформы в области является также обстоятельства избрания Уполномоченного по правам человека в Калининградской области. Прежде всего, соответствующий областной закон является одним из наиболее демократических законов субъектов РФ этого типа по критерию круга субъектов, обладающих правом выдвижения кандидатуры Уполномоченного по правам человека. Так, если в большинстве других регионов таким правом обладают губернатор и депутаты регионального парламента, а в некоторых субъектах РФ – только Губернатор или Президент, то в рассматриваемом случае таким правом обладают и все официально зарегистрированные неправительственные организации области. Подобная ситуация кроме обсуждаемого случая существует только в законе «Об Уполномоченном по правам человека в Санкт-Петербурге».
Достаточно уникальной по сравнению с другими российскими регионами была и сама ситуация выборов Уполномоченного в феврале 2001 г. В процессе этих выборов кандидатура, выдвинутая губернатором области, не получила поддержки депутатов. Это пока единственный случай из 23 регионов, где уже действует институт Уполномоченного по правам человека. Победу же одержала кандидатура зам. председателя городской Думы Калининграда И.Вершининой, в пользу которой снял свою кандидатуру председатель Ассоциации правозащитных организаций области Г.Гетьманенко. таким образом. И.Вершинина стала первой женщиной – Уполномоченной по правам человека в субъектах РФ, что также является характеристикой развития политической системы области.
Наряду с институтом Уполномоченного по правам человека в Калининградской области недавно начал также действовать и другой важный правовой демократический институт – Уставной суд. Как известно, кроме этой области Уставные суды действуют еще только в двух субъектах РФ – в Свердловской области и в г. Санкт-Петербурге.
Таким образом, мы видим, что по всем рассмотренным выше критериям Калининградская область оказывается среди лидеров демократического транзита и можно говорить о достаточно выраженных, по сравнению с большинством остальных регионов России, чертах демократии участия в области.
Обсуждая конкретные причины такой ситуации, наряду с указанными выше причинами можно привести также частые контакты и взаимодействие населения Калининградской области с населением соседних стран – Литвы и Польши [Литва 1999, Тиммерман 2001], которые бесспорно являются хорошими примерами более успешного развития как политической, так и экономической реформ. В целом же можно констатировать, что Калининградская область является хорошим примером справедливости использования концепции хронотопа – скорость реформаторских процессов, а также скорость изменения политической культуры населения, изменяется в этом анклавном хронотопе быстрее, чем в большинстве других регионах России, т.е. можно говорить об ускорении исторического времени.
Хронотоп Псковской области
Кратко рассмотрим хронотоп другой, ныне - приграничной области, а именно – Псковской. В отличие от Калининградской области она не претерпевала столь значительных изменений, ее население было достаточно стабильным, за исключением постоянной миграции активной части населения в соседний мегаполис – Петербург-Петроград-Ленинград. Псковская область - исконно русская территория, а сам Псков с его средневековым самоуправлением является, наряду с Великим Новгородом символом существования демократической альтернативы московскому абсолютизму в истории России.
В течение XX века Псковская область несколько раз меняла свои географические очертания – в результате в ее состав вошел город Великие Луки, жители которого сохранили память о периоде, когда их город был областным центром. Хотя область и была небольшое время в 20-30 годы пограничной, это был период «границы на замке», о трансграничном сотрудничестве в этот период говорить не приходилось. А далее – почти полвека Псковская область была «российской глубинкой», типичной областью российского Нечерноземья, к тому же служила постоянным источником пополнения населения Ленинграда.
Бурные процессы перестройки и последующего распада Союза привели к тому, что Псковская область в одночасье стала граничить сразу с тремя суверенными государствами – Белоруссией, Латвией и Эстонией [Вагин 1997]. Это, в сочетании с отсутствием полезных ископаемых на территории области и оттоком социально-активного населения в соседние мегаполисы привело к своеобразному культурному шоку, итогом которого стало ускорение «откатной» волны процесса демократических преобразований. Так, на губернаторских выборах в середине 90-х годов действующий губернатор относительно демократического толка Туманов проиграл представителю партии Жириновского Михайлову. Область стала таким образом единственным регионом России, где член ЛДПР стал главой администрации. Определенную роль в победе Михайлова сыграло и то, что он – уроженец Великих Лук, и голосование за него стало также и своеобразным реваншем за потерю статуса областной столицы жителей этого второго по величине города области [Вагин 1998].
Сравнивая Псковскую область с Калининградской, мы видим их яркие различия и по другим показателям политической жизни. Так, избирательная система в псковской области всегда была строго мажоритарной. Бывший глава администрации Туманов уехал из области. В Псковской области отсутствуют и институт Уполномоченного по правам человека и Уставной суд. Попытки отдельных депутатов внести в Устав области упоминание об Уполномоченном также не увенчались успехом. Неправительственные организации достаточно разобщены, здесь нет ничего похожего на областную ассоциацию неправительственных организаций.
Нельзя сказать, что в области не существует проектов трансграничного сотрудничества, однако они остаются уделом нескольких приграничных районов, в самой же области превалируют скорее оборонительные тенденции. Таким образом, мы видим, что само по себе наличие границы не определяет направления изменений политического режима, однако пограничная ситуации ускоряет и как бы проявляет тенденции развития конкретного региона с учетом его предыдущего развития во времени – т.е. хронотопа. Существенную роль при этом играет и доля активного населения, направление миграции жителей: если Калининградская область целиком была заселена приезжими, способными сняться с насиженных мест и начать жизнь «с нуля», то Псковская область на протяжении всего прошлого века была источником оттока активной части, уезжавших в обе столицы. Соответственно, на вызов пограничья в одном случае ответом является большая открытость, в другом – оборонительная тенденция.
О хронотопе процессов
В заключение отметим возможность применения понятия хронотопа не только к пространственным феноменам, но и к временным, например, к политическим процессам (Примечание 3). Так, можно было бы говорить о хронотопе циклических процессов, например, хронотопе выборов в малых городах, либо выборов в мегаполисах. Аналогично, интересно было бы рассмотреть хронотоп бюджетного процесса, например, для муниципалитетов городов – столиц краев или областей, и для вторых городов субъектов Федерации. Одной из важных характеристик таких циклических хронотопов могла бы стать их степень их ритмичности, либо, наоборот, показатель их аритмии (как это делается в медицине для характеристики сердечной активности). Тогда, например, хронотоп российских выборов характеризовался сильной аритмией. Хронотоп бюджетного процесса, как уже упоминалось, становится все более ритмичным. Однако, включая в хронотоп бюджетного процесса не только собственно властные структуры, но и группы заинтересованной общественности [Виноградова 2003], можно говорить уже о степени синхронизации во времени и согласованности в пространстве активностей различные правительственных и неправительственных организаций. В этом случае мы говорим уже о бюджетном процессе как важной составной части реально публичной политики.
С другой стороны, можно говорить о хронотопе процесса развития правовой инновации, например, о хронотопе появления и развития в регионе института Уполномоченного по правам человека (Попытку описания такого процесса см.: [Сунгуров 2002]). И здесь использование концепции хронотопа могло бы стать полезным при развития современных концепция социального действия, например, представлений П.Штомпки [Штомпка 1996] и теории структурации Э.Гидденса. Так, последний в одной из своих работ по сути вплотную подошел к концепции хронотопа: «Онтология пространства и времени (бытие во времени и пространстве примеч. пер.), конституирующая социальные практики, является основой концепции структурации, которая исходит из временности и, таким образом, в каком-то смысле из истории» [Гидденс 1995, 42].
Переходя на другой уровень размерности, можно предложить рассмотреть особенности хронотопа процесса распада авторитарной политической системы для условия, например, стран Вышеградской группы, с одной стороны, и бывших советских среднеазиатских республик. Соответственно, хронотоп этого процесса для России и Украины обладал бы промежуточными характеристиками, а хронотоп перехода для республик Южного Кавказа – своими специфическими особенностями. Такое рассмотрение будет предметом нашего последующего анализа.
Примечания
Примечание 1. - Как известно, все материалы доклада были опубликованы ранее в открытой печати, спецслужбы же хотели на примере А.Никитина создать прецедент новой закрытости экологической информации.
Примечание 2 - Характерно, что реальный ущерб безопасности России нанесли именно органы Федеральной службы безопасности: в условиях обвинения А.Никитина в шпионаже, норвежское правительство свернуло проект дезактивации ядерных отходов на Российском Севере, который оно хотело реализовать без каких-либо затрат с российской стороны.
Примечание 3. - Возможно, в случае, когда мы берем за основу временную компоненты, логичнее было бы использовать слово топохрон, однако оно уже используется М.Эпштейном в ином смысле.
Список литературы
Артемова Татьяна. 1998. Слово и дело. Из жизни преследователей и последователей Александра Никитина. - Независимая газета, 13 мая.
Бахтин М. М. Формы времени в романе. Очерки по исторической поэтике -http://infolio.asf.ru/Philol/Bahtin/hronotop10.html
Бестужев Е.Л. 2003. Калининградская область: власть, гражданское общество и защита прав человека. – На пути к публичной политике: 10 лет СТРАТЕГИИ, СПб.
Бродский В.Я., Нечаева Н.В. 1988 Ритм синтеза белка. М.
Бутенко А.П. 2000. Неравномерность развития и историческое забегание. (Сравнительный анализ развития СССР, России, Китая и Вьетнама). М.
Вагин В.В. 1997. Русский провинциальный город: ключевые элементы жизнеустройства - Мир России, 4.
Вагин В.В. 1998. "Високосный" год политический год в Псковской области: октябрь 1995 - ноябрь 1996 гг. Псков
Вернадский В.Н. 1977. Размышления натуралиста. Книга 1. Пространство и время в живой и неживой природе. М.
Вернадский В.Н. 1988. Философские мысли натуралиста. М.
Виноградова Т.И. 2003 Граждане и власти – на пути к сотрудничеству: общественное участие как фактор повышения качества бюджетных услуг. – На пути к публичной политике: 10 лет СТРАТЕГИИ. СПб.
Винокуров Е. 2002а. На пути к теории анклавов: классификация и общие характеристики - Балтийский научный вестник. №1 (16)
Винокуров Е. 2002б. Анклавы в мировой политике и экономике: опыт последних десятилетий - Международная экономика и международные отношения, № 9.
В.Гельман, С.Рыженков и М.Бри (ред.) 2000. Россия регионов: трансформация политических режимов. М.
Гидденс Э. 1995. Элементы теории структурации. - Современная социальная теория. Новосибирск.
Замятин Д.Н. Образ страны: структура и динамика. – Общественные науки и современность, 2000, № 1
Замятин Д.Н.. Геополитика: основные проблемы и итоги развития в ХХ в. - Полис, 2001, 6.
В. П. Зинченко. Вклад А. А. Ухтомского в психологическую физиологию. -http://www.voppsy.ru/journals_all/issues/1995/955/955079.htm
Ильин М.В. 1993 Ритмы и масштабы перемен (о понятиях "процесс", "изменение" и "развитие" в политологии). — Полис, № 2.
Ильин М.В. 1997а. Хронополитическое измерение: за пределами повседневности и истории. - Полис, 1997, 1
Ильин М. В. 1997б. Геохронополитика – соединение времен и пространств. – Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки, № 2.
Капустин Б.Г. 2001 Конец “транзитологии”? (О теоретическом осмыслении первого посткоммунистического десятилетия) - Полис, №4.
Кретинин Г.В.. 2002. «Проблема идентичности калининградцев» – Калининградский социум в европейском контексте», Калининград.
Литва и Калининград: перспективы сотрудничества. Тезисы семинара. 1999 – Вильнюс.
Мельвиль А.Ю.1998. Опыт теоретико-методологического синтеза структурного и процедурного подходов к демократическим транзитам - Полис, № 2,.
Михайловский Г.Е. 1989 Организация времени в биологических системах. - Журнал общей биологии, , т.100, N 1.
Моисеева Н.И., Сысуев В.М. 1981. Временная среда и биологические ритмы. - Л..
Нилсен Томас, Кудрик Игорь, Никитин Александр. 1996. Северный флот. Потенциальный риск радиоактивного загрязнения региона. Доклад объединения “Беллуна”, № 2,
Проективный лексикон Михаила Эпштейна - http://www.veer.info/59/dar61.html
Рытлевский Р. 1994 Политическая культура в условиях трансформации авторитарных систем. -Вестник СПбГУ, сер.6.. Вып.2.
Сунгуров А.Ю 1996. Перспективы развития цивилизации и концепция ноосферы. - Проблемы ноосферы и экобудущего. Материалы междисциплинарных дискуссий. Выпуск 1. М.
Сунгуров А. 2000. Миропорядок в XXI веке: суверенитет государства и защита прав человека – Миропорядок после Балканского кризиса. Новые реальности меняющегося мира. М.
Сунгуров А.Ю. 2002. Из опыта развития института омбудсмана в регионах России. - Полис, 2.
Тиммерман Х. 2001. Калининградская область в контексте регионального сотрудничества - МЭиМО, 2.
Флоренский П. 1936. Письмо сыну, К.П.Флоренскому, 4 апреля 1936 г., Соловки. Цит. по статье: В.И.Вернадский и семья Флоренских. - Вопросы истории естествознания и техники, 1988, 1
В.Хализев. 1998. Нравственная философия Ухтомского. – Новый мир, 2
Штомпка, Петр. 1996. Социология социальных изменений. М.
Опубликовано - Сунгуров Александр, 17.11.2003, 06:38 Последний редактор - Сунгуров Александр, 13.03.2004, 01:22